Я б Вас послал...но вижу Вы оттуда)
понедельник, 15 июля 2019
Пишет Гость:
26.09.2016 в 18:10
Про сиськи Слита. Часть 2URL комментария
Гчитать дальше
Посвящается всем дежурочным слитоанонам.Ваша любовь к сиськами СлитаК прекрасному согрела мое холодное старое сердце. Пожалуйста, не останавливайтесь! Давайте еще чего-нибудь покурим про Слита!
Пишет Гость:
14.01.2016 в 22:34
*вносит*URL комментария
Условный Нижний Тагил (ду нот аск), флафф, юст, ебанина, оборотни, добрый Слит. 1845 слов.
читать дальше
воскресенье, 14 июля 2019
Пишет Гость:
29.10.2015 в 12:41
Остановите мою головуURL комментария
не читать дальше
катастрофически не желающий работать джоанон
Пишет Гость:
19.07.2015 в 00:00
Вуду-сказ о Белом Боге, навеянный двум анонам гаитянским табаком и ромомURL комментария
суббота, 24 августа 2013
7. Название: Первый
Автор: fandom Bleach 2013
Бета: fandom Bleach 2013
Размер: драббл, 880 слов
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Унохара Рецу спойлер
Категория: гет
Жанр: драма, ангст, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Он будет у нее первым. Во всем.
Для голосования: #. fandom Bleach 2013 - работа "Первый"
Небо поменялось с землей, за хлипкими стенками буря грохочет, льет, вздымая пыль и листья, мотает тряпку, которой занавешен вход, выламывает доски из заколоченных оконных дыр.
Внутри сыро, холодно и темно, пахнет плесенью, мокрым песком. Зараки нечем согреться. Он лежит на полуистлевшем футоне, чьем — сам не знает, прижимает к животу скомканное косоде. Ухмыляется в темноту, слушает бурю, разговаривает сам с собой, как всегда, ругается на черные тени. Они мечутся вокруг него, не дают покоя. Дергаются, вздымаются до потолка и падают на Зараки, вкручиваются в рану, разрывают изнутри.
— Хрен вам! — орет он и скалится, сплевывает на пол кровь и слюну. Зараки не собирается сдохнуть, что бы там ни было.
Дождь не успокаивается. Зараки уже не колотит ознобом, ему жарко, мутно, рана воняет, и эта вонь пробивается сквозь запахи ливня. Он хочет пить, но когда пытается подняться, боль сгибает его пополам и он снова валится на футон. Губы спеклись, потрескались, Зараки проводит по ним языком, таким огромным и горячим, что странно — как он во рту-то помещался.
— Черта с два, — цедит он, хрипит и кашляет. Он не знает, сколько прошло времени, не знает, ночь сейчас или день, снаружи все ревет, раскачивает хлипкую хижину, внутри — горит, грызет, крутит. Боль, шум, грохот мешаются в один безумный ком, бесят, мучают, Зараки бьет кулаком по земляному полу, ругается, но через мгновение замирает.
Серое пятно дверного проема заслоняет тень. Зараки косится туда, тянется к мечу. Кто б там ни был, не справиться с Зараки так просто. Закрывающая проем тряпка отодвигается, внутрь входит женщина. Зараки сразу чувствует, что женщина, сам не понимает почему. Он может разглядеть только длинные, а еще — белые одежды.
В глазах плывет, пальцы конвульсивно сжимаются на рукояти, но поднять меч Зараки не в силах. Легкие шаги кажутся оглушительно громкими, их слышно даже сквозь шум дождя.
Женщина надвигается на него, медленно, словно не идет, а плывет по воздуху. И обрушивается, как дождевая вода, окутывая запахами волос и чистой кожи. Касается пальцами его пальцев. Зараки снова силится поднять руку с мечом, ухмыляется, хрипит. Белое тонкое лицо совсем рядом с его, он видит улыбку и черные провалы глаз, он вспомнил ее — Ячиру.
Она с невиданной силой стискивает его кулак и разжимает пальцы. Насквозь пропитанная кровью и гноем тряпка летит в сторону. Женщина склоняется над раной.
— Думала, ты сильнее всех. Как так вышло? — спрашивает она.
— Когда спал, — Зараки выплевывает слова вместе с кровью. Знает, что она поймет.
— Какое вероломство, — Ячиру улыбается, в ее голосе — ни капли сострадания. Она зажигает в ладонях красные шары и пускает их в воздух, достает блестящие склянки из рукава, они мутно поблескивают в красном свете, как далекие звезды. Она шепчет заклинания, водит пальцами по краям раны, льет в раскрытые внутренности вонючие составы.
Сознание плывет, меч выскальзывает из руки, все равно толку от него чуть. В пустой голове кружится одна мысль: «Она поможет». И сил отказаться от помощи нет, понимания — почему он ей доверился — тоже.
Рану нестерпимо жжет, как будто Ячиру льет в нее расплавленный огонь, а потом дергает за оголенные нервы.
— Сейчас ты уснешь, — звучит над ним. Зараки хочет расхохотаться, выплюнуть ей в лицо: «Сама спи!» Но все застилает сияние красных шаров, его выталкивает в черную воронку, кружит, месит под грохот дождя.
Он приходит в себя сразу, в один миг вспоминает все — рану, ливень, Ячиру. Но боли нет, только тепло и ласковый свет изнутри. Зараки порывается вскочить. И тут же понимает, что не может шевельнуть даже пальцем.
— Какого… — цедит он, приоткрывая глаза. Ячиру наклоняется к нему. Волосы закрывают его с головой, перед ним — ее губы, белая шея, грудь вздымается в вырезе косоде. Голова идет кругом, во рту сухо, от сердца к бедрам течет кипяток — возбуждение густое и тягучее, как бред, из которого он вырвался только что.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она.
— Пойдет, — отзывается Зараки, с трудом ворочая языком. Ячиру убирает волосы за плечо, склоняется еще ниже. Тишина вдруг наваливается на Зараки, он понимает, что дождь кончился, ночь — тоже. Утренний свет сочится под драную тряпку, стекает в щели заколоченных окон. Ни звука, даже птицы не поют. Только дыхание Ячиру на его губах и гул крови в ушах.
— Ты первый, кого я вылечила, — ухмыляется она. От нее одуряюще сладко пахнет, черт знает чем, всем сразу. Зараки задыхается.
— И в этом ты тоже у меня первый, — Ячиру тихо смеется, словно издевается над ним и над собой, а потом прижимается губами к его губам, бедрами к бедрам, между ними теперь только ткань хакама. Рана должна бы заболеть, но не болит. Нет даже бинтов, ничего, Зараки думает, что надо потом проверить — хоть рубец-то остался? Ему плевать на шрамы, но этот хочется потрогать.
Ячиру скользит языком в его рот, между зубами, по деснам, ласкает небо. Зараки не может больше думать. Он, наконец, видит ее глаза, они заполняют все вокруг, и она смотрит на него, пока целует. Движение ее бедер, тяжесть грудей, — ему мало всего этого. Он с трудом поднимает руку и сгребает в кулак волосы у нее на затылке, но тут же разжимает пальцы.
Ячиру отстраняется, подхватывает хаори и встает над ним.
— Ты здоров. Полежишь день и сможешь снова драться. В другой раз не будь таким беспечным, побереги себя для меня.
Он ухмыляется. И в следующую секунду ее уже нет рядом. Только запах остался. Зараки тихо рычит сквозь зубы, оглядывает себя — шрам на животе розовеет, еще свежий, бугристый. Зараки трогает его пальцами, тянется к мечу, садится, опираясь на ножны.
— Уж будь уверена, — цедит он. Они еще встретятся, он не сомневается.
Автор: fandom Bleach 2013
Бета: fandom Bleach 2013
Размер: драббл, 880 слов
Пейринг/Персонажи: Зараки Кенпачи/Унохара Рецу спойлер
Категория: гет
Жанр: драма, ангст, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Он будет у нее первым. Во всем.
Для голосования: #. fandom Bleach 2013 - работа "Первый"
Небо поменялось с землей, за хлипкими стенками буря грохочет, льет, вздымая пыль и листья, мотает тряпку, которой занавешен вход, выламывает доски из заколоченных оконных дыр.
Внутри сыро, холодно и темно, пахнет плесенью, мокрым песком. Зараки нечем согреться. Он лежит на полуистлевшем футоне, чьем — сам не знает, прижимает к животу скомканное косоде. Ухмыляется в темноту, слушает бурю, разговаривает сам с собой, как всегда, ругается на черные тени. Они мечутся вокруг него, не дают покоя. Дергаются, вздымаются до потолка и падают на Зараки, вкручиваются в рану, разрывают изнутри.
— Хрен вам! — орет он и скалится, сплевывает на пол кровь и слюну. Зараки не собирается сдохнуть, что бы там ни было.
Дождь не успокаивается. Зараки уже не колотит ознобом, ему жарко, мутно, рана воняет, и эта вонь пробивается сквозь запахи ливня. Он хочет пить, но когда пытается подняться, боль сгибает его пополам и он снова валится на футон. Губы спеклись, потрескались, Зараки проводит по ним языком, таким огромным и горячим, что странно — как он во рту-то помещался.
— Черта с два, — цедит он, хрипит и кашляет. Он не знает, сколько прошло времени, не знает, ночь сейчас или день, снаружи все ревет, раскачивает хлипкую хижину, внутри — горит, грызет, крутит. Боль, шум, грохот мешаются в один безумный ком, бесят, мучают, Зараки бьет кулаком по земляному полу, ругается, но через мгновение замирает.
Серое пятно дверного проема заслоняет тень. Зараки косится туда, тянется к мечу. Кто б там ни был, не справиться с Зараки так просто. Закрывающая проем тряпка отодвигается, внутрь входит женщина. Зараки сразу чувствует, что женщина, сам не понимает почему. Он может разглядеть только длинные, а еще — белые одежды.
В глазах плывет, пальцы конвульсивно сжимаются на рукояти, но поднять меч Зараки не в силах. Легкие шаги кажутся оглушительно громкими, их слышно даже сквозь шум дождя.
Женщина надвигается на него, медленно, словно не идет, а плывет по воздуху. И обрушивается, как дождевая вода, окутывая запахами волос и чистой кожи. Касается пальцами его пальцев. Зараки снова силится поднять руку с мечом, ухмыляется, хрипит. Белое тонкое лицо совсем рядом с его, он видит улыбку и черные провалы глаз, он вспомнил ее — Ячиру.
Она с невиданной силой стискивает его кулак и разжимает пальцы. Насквозь пропитанная кровью и гноем тряпка летит в сторону. Женщина склоняется над раной.
— Думала, ты сильнее всех. Как так вышло? — спрашивает она.
— Когда спал, — Зараки выплевывает слова вместе с кровью. Знает, что она поймет.
— Какое вероломство, — Ячиру улыбается, в ее голосе — ни капли сострадания. Она зажигает в ладонях красные шары и пускает их в воздух, достает блестящие склянки из рукава, они мутно поблескивают в красном свете, как далекие звезды. Она шепчет заклинания, водит пальцами по краям раны, льет в раскрытые внутренности вонючие составы.
Сознание плывет, меч выскальзывает из руки, все равно толку от него чуть. В пустой голове кружится одна мысль: «Она поможет». И сил отказаться от помощи нет, понимания — почему он ей доверился — тоже.
Рану нестерпимо жжет, как будто Ячиру льет в нее расплавленный огонь, а потом дергает за оголенные нервы.
— Сейчас ты уснешь, — звучит над ним. Зараки хочет расхохотаться, выплюнуть ей в лицо: «Сама спи!» Но все застилает сияние красных шаров, его выталкивает в черную воронку, кружит, месит под грохот дождя.
Он приходит в себя сразу, в один миг вспоминает все — рану, ливень, Ячиру. Но боли нет, только тепло и ласковый свет изнутри. Зараки порывается вскочить. И тут же понимает, что не может шевельнуть даже пальцем.
— Какого… — цедит он, приоткрывая глаза. Ячиру наклоняется к нему. Волосы закрывают его с головой, перед ним — ее губы, белая шея, грудь вздымается в вырезе косоде. Голова идет кругом, во рту сухо, от сердца к бедрам течет кипяток — возбуждение густое и тягучее, как бред, из которого он вырвался только что.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она.
— Пойдет, — отзывается Зараки, с трудом ворочая языком. Ячиру убирает волосы за плечо, склоняется еще ниже. Тишина вдруг наваливается на Зараки, он понимает, что дождь кончился, ночь — тоже. Утренний свет сочится под драную тряпку, стекает в щели заколоченных окон. Ни звука, даже птицы не поют. Только дыхание Ячиру на его губах и гул крови в ушах.
— Ты первый, кого я вылечила, — ухмыляется она. От нее одуряюще сладко пахнет, черт знает чем, всем сразу. Зараки задыхается.
— И в этом ты тоже у меня первый, — Ячиру тихо смеется, словно издевается над ним и над собой, а потом прижимается губами к его губам, бедрами к бедрам, между ними теперь только ткань хакама. Рана должна бы заболеть, но не болит. Нет даже бинтов, ничего, Зараки думает, что надо потом проверить — хоть рубец-то остался? Ему плевать на шрамы, но этот хочется потрогать.
Ячиру скользит языком в его рот, между зубами, по деснам, ласкает небо. Зараки не может больше думать. Он, наконец, видит ее глаза, они заполняют все вокруг, и она смотрит на него, пока целует. Движение ее бедер, тяжесть грудей, — ему мало всего этого. Он с трудом поднимает руку и сгребает в кулак волосы у нее на затылке, но тут же разжимает пальцы.
Ячиру отстраняется, подхватывает хаори и встает над ним.
— Ты здоров. Полежишь день и сможешь снова драться. В другой раз не будь таким беспечным, побереги себя для меня.
Он ухмыляется. И в следующую секунду ее уже нет рядом. Только запах остался. Зараки тихо рычит сквозь зубы, оглядывает себя — шрам на животе розовеет, еще свежий, бугристый. Зараки трогает его пальцами, тянется к мечу, садится, опираясь на ножны.
— Уж будь уверена, — цедит он. Они еще встретятся, он не сомневается.
6. Название: Ничья женщина
Автор: fandom Bleach 2013
Бета: fandom Bleach 2013
Размер: драббл, 871 слово
Пейринг/Персонажи: Гриммджо Джаггерджак/Иноуе Орихиме
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: У ее первого мужчины должны быть добрые карие глаза, а не дыра в животе, через которую видно кровавые разводы на стенах
Предупреждение: сомнительное согласие
Для голосования: #. fandom Bleach 2013 - работа "Ничья женщина"
Гриммджо поворачивается к Орихиме, небрежно отпихнув оторванную ногу Лоли. Хозяйка конечности истекает кровью где-то за его спиной и сдавленно шипит что-то про капитана Айзена, который никогда не простит, но ее никто не слушает. Кровь повсюду: и на полу, и на диване, и в синих волосах Гриммджо. Даже на платье Орихиме попало.
— Вылечи свое лицо, — советует ей Гриммджо, но Орихиме как будто не слышит.
Она пятится, и заготовленные слова благодарности замерзают где-то в горле, когда она понимает, куда он смотрит. Лоли поймала ее за воротник, когда она пыталась бежать, разорвав лиф ее платья почти до талии. Бюстгальтер ей почему-то не дали — она постеснялась сказать об этом Улькиорре — и через прореху просвечивает голая грудь. Орихиме резко прикрывает ее рукой — этот жест вызывает у Гриммджо кривую улыбку.
— Нельзя нервничать рядом с хищником, глупая, — почти ласково говорит он.
— Я не нервничаю, — врет Орихиме.
В первые дни заточения ей кажется, что между этим здоровенным громогласным арранкаром и Куросаки-куном есть что-то общее, но сейчас она понимает, что это не так. Куросаки-кун не будет глумиться над поверженным врагом. Куросаки-кун не будет смотреть на нее таким голодным и задумчивым взглядом.
Орихиме такие взгляды хорошо знакомы. Грудь, растущая неприличными для школьницы темпами, обеспечивает ей стойкое внимание со стороны противоположного пола. Она стесняется своих форм и даже покупает специальное утягивающее белье, но это не спасает положение: мужчины свистят ей вслед, улыбаются и подмигивают, отпускают сомнительные комплименты и норовят прижаться в автобусе. Гриммджо не улыбается и не свистит, но Орихиме прекрасно понимает, что у него на уме. А в Лас Ночес нет Тацки, готовой встать на защиту подруги.
— Куросаки-кун, — шепчет она, делая еще один шаг назад. Лопатки касаются стены.
В глазах Гриммджо появлятся жадный блеск.
— Кстати, да. Интересно, что скажет Куросаки-кун, когда узнает, что его женщина теперь моя женщина? — спрашивает он скорее у себя, чем у нее. — Может, хоть раз в жизни разозлится, и мы наконец нормально подеремся?
— Я не его женщина! — севшим голосом отвечает Орихиме, вжимаясь в холодный камень. На глазах выступают слезы. Гриммджо прошелся ногами по ее мечте, хотя, скорее всего, сам не подозревает об этом.
— Значит, ты ничья, — Гриммджо одним прыжком оказывается рядом, проводит языком по ее шее — от ключиц до подбородка, — тогда тем более...
Орихиме дрожит, когда он разрывает на ней остатки платья, завершая начатое Лоли, и по-хозяйски мнет в ладони ее грудь. Ей хочется провалиться сквозь землю, впрочем, если под землю провалится Гриммджо, ее это тоже устроит. Она всхлипывает и тянется за обрывками белой ткани, но он перехватывает ее за запястье.
— Руки прочь, а то и хакама порву. Будешь своего Куросаки голой встречать.
— Я тебе не понравлюсь... — уговаривает она. — Я еще никогда ни с кем... Даже не целовалась.
— Так целуйся, — почти приказывает Гриммджо и тянет ее за волосы, вынуждая запрокинуть голову. Орихиме послушно приоткрывает губы, позволяя горячему влажному языку проникнуть себе в рот. Это совсем не так страшно, как кажется, а если закрыть глаза, можно представить, что это Куросаки-кун. Гриммджо тяжело и хрипло дышит, всем телом вжимая ее в стену, целует сильно и глубоко, как будто и в самом деле имеет на нее какое-то право. Его руки повсюду: проскальзывают в прорези хакама, оглаживают бедра, сжимают маленькие аккуратные ягодицы, теребят клитор. Орихиме выгибается и стонет, пытаясь уйти от прикосновений, но у нее не получается. На смену всепоглощающему стыду приходит другое ощущение — будто по венам бежит жидкий огонь. Напряженный член упирается ей между ног — не то чтобы Орихиме сильно разбирается в членах, но этот кажется ей очень большим.
«Он же не поместится», — нелепая мысль яркой вспышкой заполняет все ее сознание.
Зарождающееся возбуждение гасит паника, Орихиме отталкивает от себя Гриммджо, упираясь ладонями в широкую грудь, и он — кажется, только от неожиданности — послушно отстраняется. Хмурится, недовольно сводя густые брови.
— Ну что опять?
Орихиме чувствует, что его терпение на исходе, но все равно не отводит взгляд.
— Это же можно только по любви, понимаешь?
Гриммджо смеется и выкручивает ей сосок — на этот раз довольно ощутимо — и Орихиме нравится. Дома она тоже иногда трогает себя так, стоя перед зеркалом в ванной. Но эти ощущения совсем другие. Они острее. Ярче. Слаще. Низ живота сводит сладкой судорогой, и ей нестерпимо хочется перестать сопротивляться, позволить наглым рукам и губам Гриммджо прикасаться к ней там, где она сама не осмеливается, почувствовать его большой член внутри себя.
Гриммджо стягивает с себя форму, во всей красе демонстрируя Орихиме предмет ее интереса. У него красивое мускулистое тело, волосы в паху тоже бирюзовые, только чуть темнее.
— У тебя есть секунд тридцать, чтобы в меня влюбиться, успеешь?
Она неуверенно качает головой. У ее первого мужчины должны быть добрые карие глаза, а не дыра в животе через которую видно кровавые разводы на стенах. Так нельзя. Это нехорошо. Это неправильно.
— Ладно, пробуем другой вариант, — Гриммджо с шумом втягивает воздух, скалится бешено и весело. — Твой Куросаки-кун сейчас валяется с пробитой грудной клеткой в одной из башен. Как скоро мы там окажемся, зависит только от тебя. Теперь ты достаточно влюблена?
Орихиме ловит его взгляд, и на какую-то дурную минуту ей кажется, что он понимает, что именно ее беспокоит. А потом приходит другое озарение, еще более неожиданное. Ведь Гриммджо прав — она и в самом деле ничья женщина. Так какого черта?
Хакама Орихиме снимает сама.
Автор: fandom Bleach 2013
Бета: fandom Bleach 2013
Размер: драббл, 871 слово
Пейринг/Персонажи: Гриммджо Джаггерджак/Иноуе Орихиме
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: У ее первого мужчины должны быть добрые карие глаза, а не дыра в животе, через которую видно кровавые разводы на стенах
Предупреждение: сомнительное согласие
Для голосования: #. fandom Bleach 2013 - работа "Ничья женщина"
Гриммджо поворачивается к Орихиме, небрежно отпихнув оторванную ногу Лоли. Хозяйка конечности истекает кровью где-то за его спиной и сдавленно шипит что-то про капитана Айзена, который никогда не простит, но ее никто не слушает. Кровь повсюду: и на полу, и на диване, и в синих волосах Гриммджо. Даже на платье Орихиме попало.
— Вылечи свое лицо, — советует ей Гриммджо, но Орихиме как будто не слышит.
Она пятится, и заготовленные слова благодарности замерзают где-то в горле, когда она понимает, куда он смотрит. Лоли поймала ее за воротник, когда она пыталась бежать, разорвав лиф ее платья почти до талии. Бюстгальтер ей почему-то не дали — она постеснялась сказать об этом Улькиорре — и через прореху просвечивает голая грудь. Орихиме резко прикрывает ее рукой — этот жест вызывает у Гриммджо кривую улыбку.
— Нельзя нервничать рядом с хищником, глупая, — почти ласково говорит он.
— Я не нервничаю, — врет Орихиме.
В первые дни заточения ей кажется, что между этим здоровенным громогласным арранкаром и Куросаки-куном есть что-то общее, но сейчас она понимает, что это не так. Куросаки-кун не будет глумиться над поверженным врагом. Куросаки-кун не будет смотреть на нее таким голодным и задумчивым взглядом.
Орихиме такие взгляды хорошо знакомы. Грудь, растущая неприличными для школьницы темпами, обеспечивает ей стойкое внимание со стороны противоположного пола. Она стесняется своих форм и даже покупает специальное утягивающее белье, но это не спасает положение: мужчины свистят ей вслед, улыбаются и подмигивают, отпускают сомнительные комплименты и норовят прижаться в автобусе. Гриммджо не улыбается и не свистит, но Орихиме прекрасно понимает, что у него на уме. А в Лас Ночес нет Тацки, готовой встать на защиту подруги.
— Куросаки-кун, — шепчет она, делая еще один шаг назад. Лопатки касаются стены.
В глазах Гриммджо появлятся жадный блеск.
— Кстати, да. Интересно, что скажет Куросаки-кун, когда узнает, что его женщина теперь моя женщина? — спрашивает он скорее у себя, чем у нее. — Может, хоть раз в жизни разозлится, и мы наконец нормально подеремся?
— Я не его женщина! — севшим голосом отвечает Орихиме, вжимаясь в холодный камень. На глазах выступают слезы. Гриммджо прошелся ногами по ее мечте, хотя, скорее всего, сам не подозревает об этом.
— Значит, ты ничья, — Гриммджо одним прыжком оказывается рядом, проводит языком по ее шее — от ключиц до подбородка, — тогда тем более...
Орихиме дрожит, когда он разрывает на ней остатки платья, завершая начатое Лоли, и по-хозяйски мнет в ладони ее грудь. Ей хочется провалиться сквозь землю, впрочем, если под землю провалится Гриммджо, ее это тоже устроит. Она всхлипывает и тянется за обрывками белой ткани, но он перехватывает ее за запястье.
— Руки прочь, а то и хакама порву. Будешь своего Куросаки голой встречать.
— Я тебе не понравлюсь... — уговаривает она. — Я еще никогда ни с кем... Даже не целовалась.
— Так целуйся, — почти приказывает Гриммджо и тянет ее за волосы, вынуждая запрокинуть голову. Орихиме послушно приоткрывает губы, позволяя горячему влажному языку проникнуть себе в рот. Это совсем не так страшно, как кажется, а если закрыть глаза, можно представить, что это Куросаки-кун. Гриммджо тяжело и хрипло дышит, всем телом вжимая ее в стену, целует сильно и глубоко, как будто и в самом деле имеет на нее какое-то право. Его руки повсюду: проскальзывают в прорези хакама, оглаживают бедра, сжимают маленькие аккуратные ягодицы, теребят клитор. Орихиме выгибается и стонет, пытаясь уйти от прикосновений, но у нее не получается. На смену всепоглощающему стыду приходит другое ощущение — будто по венам бежит жидкий огонь. Напряженный член упирается ей между ног — не то чтобы Орихиме сильно разбирается в членах, но этот кажется ей очень большим.
«Он же не поместится», — нелепая мысль яркой вспышкой заполняет все ее сознание.
Зарождающееся возбуждение гасит паника, Орихиме отталкивает от себя Гриммджо, упираясь ладонями в широкую грудь, и он — кажется, только от неожиданности — послушно отстраняется. Хмурится, недовольно сводя густые брови.
— Ну что опять?
Орихиме чувствует, что его терпение на исходе, но все равно не отводит взгляд.
— Это же можно только по любви, понимаешь?
Гриммджо смеется и выкручивает ей сосок — на этот раз довольно ощутимо — и Орихиме нравится. Дома она тоже иногда трогает себя так, стоя перед зеркалом в ванной. Но эти ощущения совсем другие. Они острее. Ярче. Слаще. Низ живота сводит сладкой судорогой, и ей нестерпимо хочется перестать сопротивляться, позволить наглым рукам и губам Гриммджо прикасаться к ней там, где она сама не осмеливается, почувствовать его большой член внутри себя.
Гриммджо стягивает с себя форму, во всей красе демонстрируя Орихиме предмет ее интереса. У него красивое мускулистое тело, волосы в паху тоже бирюзовые, только чуть темнее.
— У тебя есть секунд тридцать, чтобы в меня влюбиться, успеешь?
Она неуверенно качает головой. У ее первого мужчины должны быть добрые карие глаза, а не дыра в животе через которую видно кровавые разводы на стенах. Так нельзя. Это нехорошо. Это неправильно.
— Ладно, пробуем другой вариант, — Гриммджо с шумом втягивает воздух, скалится бешено и весело. — Твой Куросаки-кун сейчас валяется с пробитой грудной клеткой в одной из башен. Как скоро мы там окажемся, зависит только от тебя. Теперь ты достаточно влюблена?
Орихиме ловит его взгляд, и на какую-то дурную минуту ей кажется, что он понимает, что именно ее беспокоит. А потом приходит другое озарение, еще более неожиданное. Ведь Гриммджо прав — она и в самом деле ничья женщина. Так какого черта?
Хакама Орихиме снимает сама.
воскресенье, 19 мая 2013
воскресенье, 27 января 2013
Хулиганю
Невинное с виду предложение "Этот ежик взрослеет и тащит таракана" на латыни выглядит совершенно неприлично - "Huius herenacius ebaskit et blatam trahuit".
[хуйюс херенациус ебаскит ет блятам трахит]
Невинное с виду предложение "Этот ежик взрослеет и тащит таракана" на латыни выглядит совершенно неприлично - "Huius herenacius ebaskit et blatam trahuit".
[хуйюс херенациус ебаскит ет блятам трахит]
среда, 05 декабря 2012
Ибики поморщился, глядя, как Анко затягивает шелковую ленту на его запястье.
- Это точно хорошая идея? – хмуро спросил он, не делая, впрочем, попыток освободиться.
- Конечно, милый, - жизнерадостно прощебетала Анко, завязывая высокохудожественный узел на спинке кровати. – Ты же сам согласился, что нам надо разнообразить нашу интимную жизнь!
- Кажется, я уже жалею об этом… Вообще-то я имел в виду что-то вроде смены позиций или какого-нибудь необычного места.
- Ой, ты хочешь сделать это прямо на улице?! – радостно взвизгнула Анко. Ибики поперхнулся. – Милый, ты такой затейник! Но нет, я думаю, это пока будет чересчур.
Ибики облегченно вздохнул. Слава Ками, секс на улице откладывается. Ради этого можно немножко потерпеть временное лишение свободы.
Его любовница откинулась назад, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Ибики лежал на спине, полуодетый, привязанный к раме кровати. Конечно, ленты, обвивающие его запястья, не так сложно порвать – но это шелк, а значит, на какое-то время они его задержат. Если что. Морино прикрыл глаза и глубоко вздохнул, успокаивая проснувшееся было беспокойство. Все хорошо, волноваться не о чем…
Анко, завязавшая ему глаза шарфом, застала его врасплох.
- Эй! Что ты делаешь! – возмутился Ибики.
- Тихо, не размахивай руками! – легонько шлепнула она его по голой груди. – Порвешь, а знаешь, сколько нынче стоит натуральный шелк?
- Так мы не договаривались! – продолжал возмущаться он.
- Ну и что, что не договаривались? Зато знаешь, как весело будет!
- Не уверен, - вздохнул Морино. Ну что с этой Анко поделаешь!
Лишившись зрения, Ибики теперь напряженно прислушивался, пытаясь определить, что теперь будет делать неугомонная куноичи. Она слезла с кровати и куда-то ненадолго отлучилась, потом легкие шаги послышались снова. Походив кругами вокруг, Анко снова забралась на кровать.
- Предполагается, что все это должно меня возбудить? – неуклюже пошутил Ибики.
Анко серебристо рассмеялась.
- Ты такой забавный сейчас!
- Ну, знаешь!..
- Правда, забавный. Я могу трогать тебя здесь… и здесь… а ты меня трогать не можешь!
- Оборжаться.
- У-у, какая бука! – Анко, посмеиваясь, лизнула его в плечо.
- Это уже лучше.
- Ммм, рада, что тебе нравится. А так?
- Тоже хорошо.
- Ну вот, а ты боялся!
Анко переместилась выше и теперь своим шершавым, похожим на кошачий язычком вылизывала ему ключицы, подбираясь к шее. Ибики опять немножко занервничал.
- Эмм, дорогая, надеюсь, ты не есть меня собираешься?
- Что ты, милый! Как ты мог такое подумать!
- От тебя всего можно ожидать, - пробормотал Ибики и поежился. Анко фыркнула ему в ухо.
- Любимая, не делай так. Пожалуйста.
Анко фыркнула еще раз и отстранилась. Ибики насторожился. Что еще она придумала?
Он чуть не вскрикнул от неожиданности, когда на грудь ему легло что-то холодное, скользкое и тут же начавшее таять, и едва удержался, чтобы не ударить вслепую, наугад. Ситуация слишком напоминала те, в которых оказывался Ибики, попав в плен, и это с самого начала не добавляло присутствия духа.
Удержало его только то, что рядом была только Анко, которой он доверяет. Ведь правда же? Доверяет?
Анко тихонько засмеялась.
- У тебя сейчас такое выражение лица, будто тебя захватили шиноби Камня и собираются пытать!
Ибики издал трудноопределимый звук.
- Эта шутка не такая смешная, как ты думаешь.
- Ну не сердись, котенок. Тебе будет хорошо, я обещаю. Ну, доверься мне.
Довериться Анко? Что за бред!
Но ведь он уже доверился! Надо быть последовательным…
Ибики дернулся, когда Анко прикусила ему ухо.
- Ты слишком много думаешь, Ибики! – прошептала она. – Просто расслабься и наслаждайся!
Ее многоопытные руки ласкали его столь же умело, сколь и ненавязчиво. Ибики почувствовал всплеск чакры, и по его животу заскользили две змеи, свиваясь в кольца. Он мысленно возблагодарил Ками, что хоть это не было новым в их постельных играх. Если бы Анко не делала такого раньше, а продемонстрировала бы ему свою технику во всей красе сейчас, он точно бы психанул.
Все-таки Анко тоже иногда способна думать наперед.
- Может, ты хоть глаза мне развяжешь?
- Нет и нет! Слепота обостряет ощущения! Ты в силу своей профессии должен бы это знать!
- Вот эти знания-то и пугают…
- Ну ради любимой женщины!
- Ну, разве что только ради любимой…
- Не притворяйся занудой, Ибики! В твоей постели самая сексуальная женщина планеты!
- Сексуальная террористка…
- Не-не-не, в террористку и палача поиграем в другой раз, а пока закрой рот, пока я тебе кляп в рот не вставила!
Ибики недовольно заворчал, но поперхнулся заготовленной фразой: змеи проникли под пояс его штанов и сейчас трогали язычками самую чувствительную часть его тела, словно пробуя на вкус.
- Ибики? – вкрадчиво поинтересовалась Анко, опуская руку и играя с пуговицами на форменных брюках.
Морино счел за лучшее промолчать. И вообще, было бы неплохо, если бы она сняла наконец с него эти штаны.
Анко не торопилась. Она расстегнула пуговицы и молнию, но потом вернулась к его груди, отдав внизу инициативу змеям.
Которые тут же воспользовались предоставленной свободой: Ибики прикусил губу и чаще задышал, когда они с тихим шипением принялись облизывать и легонько покусывать внутреннюю сторону его бедер. Змеи Анко были на ощупь совсем не холодными, а их чешуя казалась мягкой и нежной.
По крайней мере, для Ибики.
Сосредоточившись на змеях, Ибики как-то упустил из внимания Анко. И судорожно втянул воздух, когда почувствовал легкие, как перышко, прикосновения, рисующие круги и спирали на обнаженной коже. По груди, по шее, по рукам, по животу… что-то среднее между дыханием и касанием кончиками пальцев…
- Что ты делаешь? – не удержался он.
- Нравится?
- Необычно…
- А так – нравится? - И невесомое касание пробежало по его уже возбужденой крайней плоти. Ибики выгнул спину и застонал, без слов иллюстрируя свои ощущения. Анко довольно замурлыкала.
- Я люблю тебя, - прошептала она ему на ухо.
Ибики быстро повернул голову и успел поймать губами ее губы. Анко с готовностью ответила на поцелуй, но очень скоро отстранилась, вызвав его недовольный стон.
Он тут же застонал снова, потому что змеям не понравилось, что их игнорируют, и они удвоили свои усилия.
- Анко!
- Да, любимый?
- Ты долго еще будешь… играться?
- А что?
- Ничего! Я тебя хочу!
- Вижу. Дай мне еще немножко времени. Обычно ты, как медведь, подминаешь меня под себя, и все. Я тоже хочу быть сверху!
- Оох, можно подумать, кто-то против!
- Ты разрешаешь?..
- Я тебя просто умоляю!
- Ну, раз умоляешь… ммм…
Анко наклонилась поцеловать Ибики, согнав змей и обхватив рукой его возбужденную плоть. Ибики подался вверх и застонал - в дополнительной стимуляции он не нуждался. Анко жадно целовала его, лаская себя другой рукой.
Напоследок укусив его за нижнюю губу, Анко оседлала бедра Ибики. Два стона слились в один. Упираясь в его грудь руками, Анко плавно задвигалась.
- Быстрее… - выдохнул Ибики.
- Не-ет, милый, ты сегодня снизу! – засмеялась Анко.
Ибики дернул привязанными руками и зловеще пообещал:
- Вот только развяжи меня, я тебе покажу, кто в доме хозяин!
- Ой, покажи, покажи!
Ибики согнул ноги в коленях, качнув Анко, и начал поднимать бедра навстречу ее движениям. Она восхищенно ахнула, откинулась назад, прогнувшись в пояснице, чтобы полнее принимать в себя Ибики. Мышцы на животе Ибики напряглись, когда он приподнялся еще чуть выше.
Анко отозвалась протяжным стоном.
- Я хочу… ласкать… твою грудь, - в три приема выговорил Ибики. Анко дотянулась до края постели, вытащила из-под матраса кунай и метнула. Ибики покрутил запястьем и освободил вторую руку.
Свободой он тут же распорядился наилучшим образом – накрыв ладонями груди Анко.
- Ты такая…
- Какая? Красивая? Сексуальная? Удивительная?
- Наивная…
Прежде чем она успела отреагировать, Ибики рывком перевернулся на живот, подмяв е под себя. Она возмущено вскрикнула, но через мгновение вскрикнула снова - уже не от возмущения, и зажмурилась.
Ибики, стянув с головы дурацкую тряпку, принялся покрывать поцелуями лицо и шею Анко, не прекращая глубоких размеренных фрикций. Анко с готовностью подавалась ему навстречу, упираясь пятками в матрас и обхватив руками мощные плечи. Ибики просунул одну руку ей под ягодицы, перенеся вес на другую руку. Анко довольно застонала.
- Обожаю, когда ты так делаешь!
- Кто-то жаловался на то, что я неуклюж как медведь.
- Просто обычно все так быстро заканчивается…
- Быстро?! Ты хочешь сказать, что я… плохой… любовник?
- О-о! Нет… любовник ты… ах! Замечательный!
- Что тогда… тебя не устраивает?
- Мне хочется… подольше… Ой, Ибики! Ибики-и! Поиграть!
- Поиграть, да? – Ибики ускорил движения. – Ну вот, - довольно пробормотал он, когда и без того рваное дыхание Анко сменилось всхлипами, - и не нужны нам никакие игры…
Анко возмущенно зашипела, пытаясь царапаться, но Ибики с успехом перехватил обе ее руки одной своей и поцеловал. Анко страстно ответила.
Ибики встал на колени, подхватил обе ее ноги и положил к себе на плечи. И вошел сразу на всю длину. Анко закусила губы, закатила глаза, запрокинула руки за голову.
И если бы кто-нибудь на Небесах решил бы сейчас посмотреть, что происходит в подвалах Отдела Пыток, он бы увидел хрупкую женщину и могучего мужчину, слившихся воедино, и решил бы, что это и есть сама идеальная пара на земле.
Но кому интересно мнение Небес, когда все радости – здесь, на земле…
- Это точно хорошая идея? – хмуро спросил он, не делая, впрочем, попыток освободиться.
- Конечно, милый, - жизнерадостно прощебетала Анко, завязывая высокохудожественный узел на спинке кровати. – Ты же сам согласился, что нам надо разнообразить нашу интимную жизнь!
- Кажется, я уже жалею об этом… Вообще-то я имел в виду что-то вроде смены позиций или какого-нибудь необычного места.
- Ой, ты хочешь сделать это прямо на улице?! – радостно взвизгнула Анко. Ибики поперхнулся. – Милый, ты такой затейник! Но нет, я думаю, это пока будет чересчур.
Ибики облегченно вздохнул. Слава Ками, секс на улице откладывается. Ради этого можно немножко потерпеть временное лишение свободы.
Его любовница откинулась назад, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Ибики лежал на спине, полуодетый, привязанный к раме кровати. Конечно, ленты, обвивающие его запястья, не так сложно порвать – но это шелк, а значит, на какое-то время они его задержат. Если что. Морино прикрыл глаза и глубоко вздохнул, успокаивая проснувшееся было беспокойство. Все хорошо, волноваться не о чем…
Анко, завязавшая ему глаза шарфом, застала его врасплох.
- Эй! Что ты делаешь! – возмутился Ибики.
- Тихо, не размахивай руками! – легонько шлепнула она его по голой груди. – Порвешь, а знаешь, сколько нынче стоит натуральный шелк?
- Так мы не договаривались! – продолжал возмущаться он.
- Ну и что, что не договаривались? Зато знаешь, как весело будет!
- Не уверен, - вздохнул Морино. Ну что с этой Анко поделаешь!
Лишившись зрения, Ибики теперь напряженно прислушивался, пытаясь определить, что теперь будет делать неугомонная куноичи. Она слезла с кровати и куда-то ненадолго отлучилась, потом легкие шаги послышались снова. Походив кругами вокруг, Анко снова забралась на кровать.
- Предполагается, что все это должно меня возбудить? – неуклюже пошутил Ибики.
Анко серебристо рассмеялась.
- Ты такой забавный сейчас!
- Ну, знаешь!..
- Правда, забавный. Я могу трогать тебя здесь… и здесь… а ты меня трогать не можешь!
- Оборжаться.
- У-у, какая бука! – Анко, посмеиваясь, лизнула его в плечо.
- Это уже лучше.
- Ммм, рада, что тебе нравится. А так?
- Тоже хорошо.
- Ну вот, а ты боялся!
Анко переместилась выше и теперь своим шершавым, похожим на кошачий язычком вылизывала ему ключицы, подбираясь к шее. Ибики опять немножко занервничал.
- Эмм, дорогая, надеюсь, ты не есть меня собираешься?
- Что ты, милый! Как ты мог такое подумать!
- От тебя всего можно ожидать, - пробормотал Ибики и поежился. Анко фыркнула ему в ухо.
- Любимая, не делай так. Пожалуйста.
Анко фыркнула еще раз и отстранилась. Ибики насторожился. Что еще она придумала?
Он чуть не вскрикнул от неожиданности, когда на грудь ему легло что-то холодное, скользкое и тут же начавшее таять, и едва удержался, чтобы не ударить вслепую, наугад. Ситуация слишком напоминала те, в которых оказывался Ибики, попав в плен, и это с самого начала не добавляло присутствия духа.
Удержало его только то, что рядом была только Анко, которой он доверяет. Ведь правда же? Доверяет?
Анко тихонько засмеялась.
- У тебя сейчас такое выражение лица, будто тебя захватили шиноби Камня и собираются пытать!
Ибики издал трудноопределимый звук.
- Эта шутка не такая смешная, как ты думаешь.
- Ну не сердись, котенок. Тебе будет хорошо, я обещаю. Ну, доверься мне.
Довериться Анко? Что за бред!
Но ведь он уже доверился! Надо быть последовательным…
Ибики дернулся, когда Анко прикусила ему ухо.
- Ты слишком много думаешь, Ибики! – прошептала она. – Просто расслабься и наслаждайся!
Ее многоопытные руки ласкали его столь же умело, сколь и ненавязчиво. Ибики почувствовал всплеск чакры, и по его животу заскользили две змеи, свиваясь в кольца. Он мысленно возблагодарил Ками, что хоть это не было новым в их постельных играх. Если бы Анко не делала такого раньше, а продемонстрировала бы ему свою технику во всей красе сейчас, он точно бы психанул.
Все-таки Анко тоже иногда способна думать наперед.
- Может, ты хоть глаза мне развяжешь?
- Нет и нет! Слепота обостряет ощущения! Ты в силу своей профессии должен бы это знать!
- Вот эти знания-то и пугают…
- Ну ради любимой женщины!
- Ну, разве что только ради любимой…
- Не притворяйся занудой, Ибики! В твоей постели самая сексуальная женщина планеты!
- Сексуальная террористка…
- Не-не-не, в террористку и палача поиграем в другой раз, а пока закрой рот, пока я тебе кляп в рот не вставила!
Ибики недовольно заворчал, но поперхнулся заготовленной фразой: змеи проникли под пояс его штанов и сейчас трогали язычками самую чувствительную часть его тела, словно пробуя на вкус.
- Ибики? – вкрадчиво поинтересовалась Анко, опуская руку и играя с пуговицами на форменных брюках.
Морино счел за лучшее промолчать. И вообще, было бы неплохо, если бы она сняла наконец с него эти штаны.
Анко не торопилась. Она расстегнула пуговицы и молнию, но потом вернулась к его груди, отдав внизу инициативу змеям.
Которые тут же воспользовались предоставленной свободой: Ибики прикусил губу и чаще задышал, когда они с тихим шипением принялись облизывать и легонько покусывать внутреннюю сторону его бедер. Змеи Анко были на ощупь совсем не холодными, а их чешуя казалась мягкой и нежной.
По крайней мере, для Ибики.
Сосредоточившись на змеях, Ибики как-то упустил из внимания Анко. И судорожно втянул воздух, когда почувствовал легкие, как перышко, прикосновения, рисующие круги и спирали на обнаженной коже. По груди, по шее, по рукам, по животу… что-то среднее между дыханием и касанием кончиками пальцев…
- Что ты делаешь? – не удержался он.
- Нравится?
- Необычно…
- А так – нравится? - И невесомое касание пробежало по его уже возбужденой крайней плоти. Ибики выгнул спину и застонал, без слов иллюстрируя свои ощущения. Анко довольно замурлыкала.
- Я люблю тебя, - прошептала она ему на ухо.
Ибики быстро повернул голову и успел поймать губами ее губы. Анко с готовностью ответила на поцелуй, но очень скоро отстранилась, вызвав его недовольный стон.
Он тут же застонал снова, потому что змеям не понравилось, что их игнорируют, и они удвоили свои усилия.
- Анко!
- Да, любимый?
- Ты долго еще будешь… играться?
- А что?
- Ничего! Я тебя хочу!
- Вижу. Дай мне еще немножко времени. Обычно ты, как медведь, подминаешь меня под себя, и все. Я тоже хочу быть сверху!
- Оох, можно подумать, кто-то против!
- Ты разрешаешь?..
- Я тебя просто умоляю!
- Ну, раз умоляешь… ммм…
Анко наклонилась поцеловать Ибики, согнав змей и обхватив рукой его возбужденную плоть. Ибики подался вверх и застонал - в дополнительной стимуляции он не нуждался. Анко жадно целовала его, лаская себя другой рукой.
Напоследок укусив его за нижнюю губу, Анко оседлала бедра Ибики. Два стона слились в один. Упираясь в его грудь руками, Анко плавно задвигалась.
- Быстрее… - выдохнул Ибики.
- Не-ет, милый, ты сегодня снизу! – засмеялась Анко.
Ибики дернул привязанными руками и зловеще пообещал:
- Вот только развяжи меня, я тебе покажу, кто в доме хозяин!
- Ой, покажи, покажи!
Ибики согнул ноги в коленях, качнув Анко, и начал поднимать бедра навстречу ее движениям. Она восхищенно ахнула, откинулась назад, прогнувшись в пояснице, чтобы полнее принимать в себя Ибики. Мышцы на животе Ибики напряглись, когда он приподнялся еще чуть выше.
Анко отозвалась протяжным стоном.
- Я хочу… ласкать… твою грудь, - в три приема выговорил Ибики. Анко дотянулась до края постели, вытащила из-под матраса кунай и метнула. Ибики покрутил запястьем и освободил вторую руку.
Свободой он тут же распорядился наилучшим образом – накрыв ладонями груди Анко.
- Ты такая…
- Какая? Красивая? Сексуальная? Удивительная?
- Наивная…
Прежде чем она успела отреагировать, Ибики рывком перевернулся на живот, подмяв е под себя. Она возмущено вскрикнула, но через мгновение вскрикнула снова - уже не от возмущения, и зажмурилась.
Ибики, стянув с головы дурацкую тряпку, принялся покрывать поцелуями лицо и шею Анко, не прекращая глубоких размеренных фрикций. Анко с готовностью подавалась ему навстречу, упираясь пятками в матрас и обхватив руками мощные плечи. Ибики просунул одну руку ей под ягодицы, перенеся вес на другую руку. Анко довольно застонала.
- Обожаю, когда ты так делаешь!
- Кто-то жаловался на то, что я неуклюж как медведь.
- Просто обычно все так быстро заканчивается…
- Быстро?! Ты хочешь сказать, что я… плохой… любовник?
- О-о! Нет… любовник ты… ах! Замечательный!
- Что тогда… тебя не устраивает?
- Мне хочется… подольше… Ой, Ибики! Ибики-и! Поиграть!
- Поиграть, да? – Ибики ускорил движения. – Ну вот, - довольно пробормотал он, когда и без того рваное дыхание Анко сменилось всхлипами, - и не нужны нам никакие игры…
Анко возмущенно зашипела, пытаясь царапаться, но Ибики с успехом перехватил обе ее руки одной своей и поцеловал. Анко страстно ответила.
Ибики встал на колени, подхватил обе ее ноги и положил к себе на плечи. И вошел сразу на всю длину. Анко закусила губы, закатила глаза, запрокинула руки за голову.
И если бы кто-нибудь на Небесах решил бы сейчас посмотреть, что происходит в подвалах Отдела Пыток, он бы увидел хрупкую женщину и могучего мужчину, слившихся воедино, и решил бы, что это и есть сама идеальная пара на земле.
Но кому интересно мнение Небес, когда все радости – здесь, на земле…
вторник, 24 июля 2012
Отблески лазурного асгардского солнца играли на золотых плащах гвардейцев, идущих впереди. Четкий строевой шаг пропечатывал на слуху две постоянные прямые, ведущие к главной городской площади.
Слева и справа от него стояли подданные Асгарда — те, чьим царем он был так недолго и бесславно. Асы были спокойны: большинство из них молчали, лишь кое-где в толпе слышался шепот, но не более — еще одно отличие от мидгардцев, которых можно и нужно погонять как скот. Назойливое, зудящее ощущение чьего-то взгляда буравило Локи виски — он смотрел на лица и чувствовал, что должен встретиться с кем-то глазами, но в глаза ему никто не смотрел. Он шел без спешки, спокойно, будто по собственному желанию. Бог шалости мог позволить себе такую бесцеремонность — последняя шутка над собственными конвоирами, которые не смели его торопить.
Путь от главных ворот до места занял почти до обидного мало. Почти. Площадь была заполнена народом — кто-то вытягивал шею, стараясь рассмотреть его, кто-то предусмотрительно продвигался дальше, огибая неработающий фонтан.
Ближе к возвышению в центре толпа редела и исчезала совсем. Девять ступеней высотой с ладонь вели вверх на широкий помост, окруженный теми же гвардейцами.
"Нервничающий приговоренный может споткнуться", — усмехнулся про себя Локи. Он сам когда-то предложил заменить пять высоких каменных ступеней на деревянные поменьше. Полжизни назад он впервые увидел казнь аса. В тот день Локи запомнил лишь несколько обрывочных деталей: хлопавшие на ветру алые полотна ткани на высоких шестах, едва заметно споткнувшийся на четвертом шагу вверх мужчина, отблеск света на опускающемся лезвии, собственный не отведенный взгляд и судорожный полувздох-полувсхлип вместе с толпой. А потом, ведомый необъяснимой целью, он вернулся на это место после заката. Его всегда тянуло к запретному, к тому, о чем не могли и помыслить другие асы. Наверное, именно это чувство заставило его подойти к помосту, соединив пальцы в замок, будто они были связаны. Он попробовал представить себя тем, кто окончил свою жизнь несколькими часами ранее, и сделал шаг…
Он не мог бы определенно объяснить, почему счел дерево лучше камня — просто было ощущение, будто шаги по мертвому камню усугубляют чувство отрешенности от жизни, успевающее сформироваться у того, кто идет на собственную смерть, осознавая ее. Ему казалось, что в последние минуты, делая последние шаги, заполняя легкие последним вздохом, запоминая последние картины окружающего мира, нужно чувствовать себя живым как никогда раньше.
"А каменные ступени мешали", — вспомнил он свои ощущения, делая последний шаг вверх.
Он встретил первый за сегодня взгляд прямо в глаза — хоть и не тот, который искал, не зная, чей он. Его палачом был Хеймдалль. Ровный, бездушный и такой же холодный, как и металл его доспехов, цвет глаз стража говорил сейчас больше, чем сам страж говорил обычно вслух. В его взгляде были одновременно равнодушие правого, прощание знакомого и признание равного. Локи усмехнулся и встал лицом к толпе, расслабленно расставив ноги.
Хеймдаллю оставалось лишь выступить на шаг вперед него и, привычно сложив руки на рукояти массивного двуручного меча, зачитать приговор. Локи слушал, пару раз чуть заметно дернув бровью на особо изящных формулировках, и наблюдал, как и сотни раз до этого, за отблесками заката на золотых крышах дворца, в котором вырос. У него было такое же ощущение, как после долгого и тяжелого дня, когда сделал все, что мог — хорошо ли, плохо ли, но все, что было в твоих силах, и остается лишь отдаться времени и сну, просто выпустить все нити из рук и признать за собой право на бездействие, отдохнуть.
Он не расслышал конец приговора и пропустил момент, когда рука Хеймдалля легла на его плечо — тело подчинилось само, мягко опустившись на колени. Перед его глазами стояли воспоминания — хорошие, плохие, значимые, старые и недавние, но все одинаково беззвучные и почему-то спокойные.
Его рассеянный взгляд, бесцельно скользивший по толпе, наткнулся на бледное лицо мальчика. Ему было лет двенадцать, он стоял на бортике фонтана в центре площади и смотрел на происходящее из-под недоуменно нахмуренных бровей. Момент отчего-то замедлился, сгустился, как текущий мед, и Локи сделал самую неожиданную, бессмысленную и искреннюю вещь за последние много-много лет — он медленно улыбнулся и подмигнул. Морщинки на нахмуренном лбу паренька мгновенно разгладились, а лицо, кажется, чуть вытянулось от неожиданности и нереальности произошедшего. И это было последнее, что увидел Локи перед тем, как лезвие меча Хеймдалля вошло в основание шеи и вдоль позвоночника — как оно всегда входило в паз Бифрёста, открывая его.
Толпа замерла, надолго запоминая увиденное, молчала вода в круглом фонтане, прощалось солнце, умирая далеко на западе, и вороны взлетали с крыш.
«…А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел»*
Слева и справа от него стояли подданные Асгарда — те, чьим царем он был так недолго и бесславно. Асы были спокойны: большинство из них молчали, лишь кое-где в толпе слышался шепот, но не более — еще одно отличие от мидгардцев, которых можно и нужно погонять как скот. Назойливое, зудящее ощущение чьего-то взгляда буравило Локи виски — он смотрел на лица и чувствовал, что должен встретиться с кем-то глазами, но в глаза ему никто не смотрел. Он шел без спешки, спокойно, будто по собственному желанию. Бог шалости мог позволить себе такую бесцеремонность — последняя шутка над собственными конвоирами, которые не смели его торопить.
Путь от главных ворот до места занял почти до обидного мало. Почти. Площадь была заполнена народом — кто-то вытягивал шею, стараясь рассмотреть его, кто-то предусмотрительно продвигался дальше, огибая неработающий фонтан.
Ближе к возвышению в центре толпа редела и исчезала совсем. Девять ступеней высотой с ладонь вели вверх на широкий помост, окруженный теми же гвардейцами.
"Нервничающий приговоренный может споткнуться", — усмехнулся про себя Локи. Он сам когда-то предложил заменить пять высоких каменных ступеней на деревянные поменьше. Полжизни назад он впервые увидел казнь аса. В тот день Локи запомнил лишь несколько обрывочных деталей: хлопавшие на ветру алые полотна ткани на высоких шестах, едва заметно споткнувшийся на четвертом шагу вверх мужчина, отблеск света на опускающемся лезвии, собственный не отведенный взгляд и судорожный полувздох-полувсхлип вместе с толпой. А потом, ведомый необъяснимой целью, он вернулся на это место после заката. Его всегда тянуло к запретному, к тому, о чем не могли и помыслить другие асы. Наверное, именно это чувство заставило его подойти к помосту, соединив пальцы в замок, будто они были связаны. Он попробовал представить себя тем, кто окончил свою жизнь несколькими часами ранее, и сделал шаг…
Он не мог бы определенно объяснить, почему счел дерево лучше камня — просто было ощущение, будто шаги по мертвому камню усугубляют чувство отрешенности от жизни, успевающее сформироваться у того, кто идет на собственную смерть, осознавая ее. Ему казалось, что в последние минуты, делая последние шаги, заполняя легкие последним вздохом, запоминая последние картины окружающего мира, нужно чувствовать себя живым как никогда раньше.
"А каменные ступени мешали", — вспомнил он свои ощущения, делая последний шаг вверх.
Он встретил первый за сегодня взгляд прямо в глаза — хоть и не тот, который искал, не зная, чей он. Его палачом был Хеймдалль. Ровный, бездушный и такой же холодный, как и металл его доспехов, цвет глаз стража говорил сейчас больше, чем сам страж говорил обычно вслух. В его взгляде были одновременно равнодушие правого, прощание знакомого и признание равного. Локи усмехнулся и встал лицом к толпе, расслабленно расставив ноги.
Хеймдаллю оставалось лишь выступить на шаг вперед него и, привычно сложив руки на рукояти массивного двуручного меча, зачитать приговор. Локи слушал, пару раз чуть заметно дернув бровью на особо изящных формулировках, и наблюдал, как и сотни раз до этого, за отблесками заката на золотых крышах дворца, в котором вырос. У него было такое же ощущение, как после долгого и тяжелого дня, когда сделал все, что мог — хорошо ли, плохо ли, но все, что было в твоих силах, и остается лишь отдаться времени и сну, просто выпустить все нити из рук и признать за собой право на бездействие, отдохнуть.
Он не расслышал конец приговора и пропустил момент, когда рука Хеймдалля легла на его плечо — тело подчинилось само, мягко опустившись на колени. Перед его глазами стояли воспоминания — хорошие, плохие, значимые, старые и недавние, но все одинаково беззвучные и почему-то спокойные.
Его рассеянный взгляд, бесцельно скользивший по толпе, наткнулся на бледное лицо мальчика. Ему было лет двенадцать, он стоял на бортике фонтана в центре площади и смотрел на происходящее из-под недоуменно нахмуренных бровей. Момент отчего-то замедлился, сгустился, как текущий мед, и Локи сделал самую неожиданную, бессмысленную и искреннюю вещь за последние много-много лет — он медленно улыбнулся и подмигнул. Морщинки на нахмуренном лбу паренька мгновенно разгладились, а лицо, кажется, чуть вытянулось от неожиданности и нереальности произошедшего. И это было последнее, что увидел Локи перед тем, как лезвие меча Хеймдалля вошло в основание шеи и вдоль позвоночника — как оно всегда входило в паз Бифрёста, открывая его.
Толпа замерла, надолго запоминая увиденное, молчала вода в круглом фонтане, прощалось солнце, умирая далеко на западе, и вороны взлетали с крыш.
«…А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел»*
четверг, 19 июля 2012
четверг, 21 июня 2012